Авойти мне! А мои же вы детки дорогие! А мои же вы голубочки! А как же вам божок-то дал обо мне старой, одной-одинюсенькой, вспомнить и во двор мой попасть? А кто это такой большенький вырос? А у кого это такие ямочки на щёчках глубоконькие, как те копаночки? Это ты, Шурко? А это ты, Дарусько? А как же вы ко мне одни добрались? А где это ваши родители? А про что это они себе думают, а как это они, старые, додумались, чтобы деток одних таких маленьких отправить в мир, как в чистое поле?
Так, заломив руки, говорила-причитала шустрая не по годам, худенькая и маленькая вдова Настя, по-уличному Говорунья, увидав вдруг в своём дворе младших детей сестры, которая жила за две сотни километров от её деревни. Обняв, обцеловав детей, которые как с неба упали в её двор, она перепугалась не на шутку и приготовилась уже голосить, подумав, что у сестры что-то плохое случилось. Но не успела: во двор заходила сама сестра со своим мужем – с баулами и сетками в руках. Настя бросилась обнимать и целовать родственников, приговаривая:
– А божочек мой родненький, золотенький! Как это он вас сподобил ко мне выбраться? А я же вусмерть испугалась!
– Тебя наши висельники испугали? – смеясь, спросила Настю гостья, которая приходилась ей младшей сестрой. – Это же вырвались вперёд и побежали, как оглашенные. Мы еле ноги тянем от станции, а им хоть бы что. Известно, дети. Ну как ты здесь поживаешь одна без своего Емельяна?
– А моя же ты Танечка-сестричка! А моя же ты дороженькая! А я же и не думала-не гадала про вас сегоднечко, колупалась вот это в огороде. А тут на тебе – гости дорогие! Пойдёмте в избу. Здравствуй и ты, Василько, – снова обняла и поцеловала и сестру и её мужа Настя. – Ой, как хорошо, что вы приехали, не забыли меня. Ой, какое счастейко не обошло мою хаточку!
Настя захлопотала, забегала по избе, начала сносить к столу разную еду. Её сестра тем временем стала доставать из своих сеток-клунок гостинцы, складывая их на широкую крашеную лаву, которая тянулась на всю стену.
– Посмотри, один в один, вроде тех медалей, на супы-борщи-рассольники тебе зимой. Натаскали этим летом, как никогда, – гостья протянула сестре две низки сушеных белых грибов. Та заохала, защёлкала языком, рассматривая грибные мониста, понюхала их и тут же повесила на крюк в запечке рядом с венком лука.
– Вот соседки будут завидовать да спрашивать, где это я раздобыла такое чудо? А я скажу, что бегала в Тихмянский лес, как когда-то, в молодости с Емельяном да своими девчушками, – счастливо смеялась Настя.
– Молчи уж, да не дыши, грибница! Куда тебе в тот лес? С твоими ногами? – Таня продолжала доставать гостинцы. – На вот тебе чёрненького варенья от живота. А это земляничное – от простуды, а вот эта баночка – брусничное. Сама знаешь: это – от всего-всякого. Своё всё, не покупное. Ага, на тебе, белка-щебетуха, орехов-лузанчиков, ты же их ужас как любишь. Старшие старались, все орешины на Осиновке и под Будищем облазили. Как твои зубы?
– Ничего себе, слава Богу! – Настя показала сестре зубы – один в один, как чеснок тот.
– Ты посмотри, одарили тебя родители, как никого из нас, так ты и сейчас орехи раскусываешь зубами, не бьёшь молотком?
– А зачем он мне, тот молоток, сдался? – прямо удивилась старшая сестра.
– А вот здесь смотри: гречка, пшено, рис, мука белая – всего понемножку, из вагона-лавки. Куда тебе сложить? – Таня вслед за Настей вышла в сени к кладовке, чтобы вместе с сестрой привести в порядок привезённое.
– А моя ты сестричка! А моя ты родненькая! Не буду Богу грешить – у меня же всё есть своё, зачем же вы столько пёрли в такую даль, ручечки свои вырывали? А? А мне же девчатки мои подбрасывают всего понемногу, из Калинковичей привозят, – бедовала-переживала Настя
– А мы что – голодранцы, или пустодомки? С пустыми руками в гости ехать? – заспорила младшая. – Хватит тебе уже ойкать да божкать, пойдём в избу, а то малышня какой шкоды наделает. Василий же во двор пошёл, а они в зал твой нырнули, любопытные очень.
А «малышня» – племянники Насти и, правда, находились в зале и во все глаза рассматривали его убранство. А оно всё было не такое, как в их доме. В чистой половине небольшого домика тётки Насти стояли две деревянные кровати, застеленные домоткаными пёстрыми постилками-покрывалами, из-под них белели-выглядывали подузорники с вывязанными умелыми руками хозяйки узорными карунками-кружевами. Около спинок кроватей возвышались горки подушек – снизу большие, а затем, одна на одной, поменьше. Все они были прикрыты вышитыми накидками. В углу, в старых, поточенных шашалем рамках, висели мрачные образа святых. Поверх их был наброшен длинный домотканый рушник с вышивками и кружевами. На стенах, тоже в самодельных рамках, – картины-вышиванки, а на самом видном месте – портреты самих хозяев: дядька Емельян в строгом френче и тётка Настя в праздничном платье – молодые, красивые. Ещё здесь стоял стол, накрытый вышитой скатертью, самодельная этажерка, полочки которой тоже были застелены вышитыми салфетками. На них стояли разные сундучки, сделанные из разноцветных открыток. Полы в зале были застланы самоткаными пёстрыми половиками. Кроме магазинного дивана, со слониками на полочке, всё в комнате тётки, даже большой шкаф с зелёным стеклом-окошком, было самодельным. Дети младшей сестры, которые уже привыкли, что в их доме мебель и даже половики были магазинными, с любопытством рассматривали тёткины самобытные уборы. Особенно им понравились шкатулки-сундучки, сшитые из почтовых открыток – у них таких не было. Как не было в их избе и икон, потому что их отец был коммунистом, да ещё и начальником на железной дороге.
А какой мягкой оказалась тёткина перина! После длинной утомительной дороги и вкусного ужина дети попадали спать, а старшие ещё долго сидели в маленькой чистенькой кухне-прихожей за графинчиком какой-то тёткиной наливки и вспоминали родных, близких. Договаривались: к кому завтра из родственников надо будет зайти, с кем из них проведать на кладбище родных.
Запах жареного свежего сала с луком и учинённых* блинов щекотал носы детей.
– Ну, где там мои маленькие гостики, где мои любимые хорошие деточки, где мои солнышки, где мои шныпорочки, которые таких вкусных гостинцев привезли своей тёточке? А я же вас тоже угощу гостинцами, я же вам блинушков учинённых напекла из бочечки, а я же вам пароночек приготовила, – тётка Настя наклонилась над малыми племянниками, поцеловала обоих где-то за ушами и начала их щекотать, чтобы быстрее вставали. – Ты, глянь, шлакотки* не боятся? А мои паронки вкусные-превкусные, – успела произнести ещё она. Дети не выдержали тёткиной «шлакотки» и начали визжать. Потом один за одним обняли свою тётку-говорунью, которую любили за её весёлый и добрый нрав, вскочили с кровати и вприприжку понеслись на двор – давался в знаки вечерний чай с тёткиными коржиками…
– Ну, а теперь за стол, золотки мои, – забрав из рук детей самотканый длинный рушник после умывания под рукомойником, тётка показала на лаву за столом. Там уже сидели их отец с матерью. По центру стола возвышалась горка ровненьких, пышных оладий – учинённых. Рядом стояла сковорода с нажаренными кусками сала-мяса, лука и яйцами между ними. В небольших эмалированных мисочках с одного бока стола просились в рот квашеные бочковые ядрёные огурцы, с другого, тоже из бочки, – с красными бусинками клюквы, капуста. Тётка поставила на стол ещё одну миску и высыпала в неё из чугунка рассыпчатую картошку. Подала сестре и её мужу длинный самотканый рушник – «застлать ноги», чтобы те не капнули чего на праздничную одежду. Сама присела на табуретку.
– Это у тебя тельманка? – спросила Таня у сестры, показывая на миску с картошкой.
– Ну да, тельманочка, она родненькая! Глянь-ко, как разваривается – в кашу. Ну, давайте кушать, что Бог послал, – сказала Настя и взяла оладью.
– А ты же нам, тётка Настя, говорила, что дашь нам паронок вкусных, а сама не даёшь, – поджала губы готовая вот-вот заплакать Даринка. Её старший брат, глядя в глаза тётке Насте, тоже приготовился к получению тех вкусных и неизвестных паронок.
Настя, которая успела отщипнуть от своей оладьи маленький кусочек, обмакнуть его в сковородке в жир и отправить в рот, так и застыла с тем куском во рту, не успев его прожевать. Младшая её сестра, поперхнувшись, зашлась в смехе, а за ней её муж – большой выдумщик и шутник.
– Ну вот, на тебе, анигадки себе, наобещала малым паронок, а сама где-то спрятала их и не даёт, – отсмеявшись, заявил он и стал смотреть на реакцию детей и родственницы.
Бедная Настя, она поняла, что зять смеётся с неё по-доброму, но дети! Они не приступали к еде и ждали вкусных, неизвестных им «паронок». Их глаза-бусинки светились такой надеждой и не моргали даже.
– А мои ж вы соколятки, а мои ж вы дорогие! – запричитала хозяйка, с трудом проглотив кусок, чуть не подавившись той оладьей. – А я же думала, что вы знаете, что это такое, а вы, оказывается, и слышать не слышали о наших паронках? Потому и понять не можете. А куда это смотрят ваши родители? А? А почему это они вам, маленьким, к этому времени не объяснили, а куда это они смотрят, беспутные, – пошла маленькая, сухопарая Настя в наступление на своих родственников. Те перестали смеяться, как-то даже растерялись и не знали, что сказать и что делать дальше. А тётка, вскочив из-за стола, обняла своих малых племянников.
– А мои ж вы хорошие деточки! Так вот же перед вами они стоят! Это же они и есть те самые паронки, – и показала детям на миску с картошкой. – Как был дядька Емельян живой, так рассказывал, что картошку к нам завезли очень издалека – из-за морей-океанов, что она – заморская фрукта. А дядька Емельян брехать не будет! А он же много чего знал! Видите, какие они вкусные на вид, какой парок от них идёт? Потому они и паронками у нас называются.
Дети посмотрели на обычную для них картошку и разочарованно, чуть не в один голос, запротестовали:
– Нет, тёточка, ты брешешь, это же солоники простые называются, мы их дома едим каждый день.
– А ну, кто так на тётку говорит, – цыкнула на детей Таня. – Нужно говорить: «Нет, неправда твоя».
А тётка-говорунья, не обратив внимания на то «брешешь» и цык-замечание сестры, продолжила своё:
– Ну и слава Богу, что они у вас есть каждый день, мои вы ясочки! А если бы их не было, чтобы вы тогда ели, а? – погладив детей по головкам, Настя снова с укором посмотрела на сестру и её мужа и исчезла за дверью зала. Из него она вынесла по большому розовому коржу-петуху с глазами, сделанными из яблочного повидла, и дала детям, наказав при этом, что это гостинцы в дорогу, а сейчас нужно «естачки» то, что стоит на столе. Те успокоились и начали с аппетитом уплетать всё, что было в мисках и на сковородке. После «гостей» тётки Насти вместе с родителями они пойдут в другую деревню, к другой тётке – Марфе. Та приходилась их матери самой старшей сестрой. С той деревни была родом их мать. Так что надо было наедаться, чтобы были силы идти.
В гостях так быстро летит время – не успели оглянуться, как пришло время возвращаться домой. Родственники надавали своим гостям гостинцев: от вышитых накидок и наволочек – до пышных коржиков и конфет. Приехав домой, Шурка и Даринка встретились с друзьями, похвастались, что «ездили на поезде далеко-далеко, гостевали…»
– А чем вас там угощали? – спросил парнишку самый любопытный его дружок –Володя.
– Так фруктой заморской с паром, – немного подумав, с гордостью ответил Шурка. – Паронки называются. Их завезли к нам из-за морей-океанов.
Его подслушала Даринка, похвасталась и она своей лучшей подружке Полине:
– А нам наша тёточка Настя гостинцев много дала, а ещё фруктой с паром угощала, паронками называется та фрукта, – «пофорсила» малышка. На такую новость её подружка на глазах проглотила слюну.
Так и не признались дети друзьям, что за «фрукта» такая с паром – боялись, что на смех подымут не только на всю улицу, а на весь посёлок. Мол, своей картошки им мало, так поехали на край света в гости её есть. А когда мать становилась чистить картошку, чтобы что-то из неё приготовить, так просили:
– Мама, а мама, сварите нам теткинастиных паронок, а солоников сварите завтра.
Не стало родителей, отошла в другой мир тётка Настя, а воспоминание про её «паронки» осталось у Шуры и Дарины на всю жизнь. Повырастав, они рассказали своим детям, а затем и внукам историю про те далёкие гости, про тёткины гостинцы – розовые коржи-петухи и про «паронки» – заморскую «фрукту».
*Учинённые – тесто готовилось с помощью дрожжевой закваски и ставилось на ночь в тёплое место бродить и подниматься – учиняться.
*Шлакотка – щекотка.
Раиса Дейкун
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
|
