"Вся Русь - костер. Неугасимый пламень Из края в край, из века в век
Гудит, ревет... И трескается камень, И каждый факел - человек."
© Максимилиан Волошин.
Суздаль да Москва не для тебя ли По уделам землю собирали,
Да тугую золотом суму? В рундуках приданое копили,
И тебя невестою растили В расписном да тесном терему?
Не тебе ли на речных истоках Плотник-царь построил дом широко –
Окнами на пять земных морей? Из невест красой, да силой бранной
Не была ль ты самою желанной Для заморских княжих сыновей?..
«Святая Русь», 19 ноября 1917 г.
Это стихотворение будет зачином огромного поэтического цикла, что в полной мере отразит весь ужас, всю кровь и вместе с тем высокий трагизм невероятного гражданского противостояния.
Есть в этом цикле и едва ли не самое известное его стихотворение, написанное в октябре 1917-го:
С Россией кончено… На последях
Её мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного суда!
Напомним, что Волошин не разделил Россию в своём творчестве на Россию красную и белую, как это сделали тогда почти все русские поэты и писатели.
Он не проклял революционную действительность, как Бунин в «Окаянных днях», и не воспел гибель «старого мира», как Блок в «Двенадцати» и «Скифах». Волошин стал... молиться за Россию, пытаясь заклясть её от ужасов между усобицы, спасти Родину от гибели.
Встану я помолясь,
Пойду перекрестясь,
Из дверей в двери,
Из ворот в ворота...
Не слыхать людей,
Не видать церквей,
Ни белых монастырей, –
Лежит Русь – разорённая,
Кровавленная, опалённая...
Не то чтобы революция повергала в страх Волошина, он, обладая пророческим чутьём настоящего поэта, давно предвидел её, как говорил,
«в формах ещё более жестоких»... Он ясно видел, как немногие тогда, что ни у белых, ни у красных нет окончательной правды… Это совершенно отчётливо выведено Волошиным в стихотворениях с характерными названиями: «Буржуй», «Красногвардеец», «Спекулянт» – паноптикум типов, страшных личин русской смуты. Красногвардеец по Волошину – это анархический революционер, который не столько сражается за идею, сколько творит произвол и насилие:
Идти запущенным садом,
Щупать замок штыком,
Высаживать дверь прикладом.
Толпою врываться в дом.
У бочек выломав днища,
В подвал выпускать вино,
Потом подпалить горище
Да выбить плечом окно...
Впрочем, и «буржуй» из противоположного лагеря русской смуты тоже у Волошина ничем не лучше:
...Те из них, что любят русское искусство,
Прибавляют, что, взяв Москву, они повесят сами
Максима Горького и расстреляют Блока.
И всё же эта заблудшая Русь дорога поэту, все эти мятущиеся люди, брошенные в круговорот страданий, вызывают в нём глубокое, почти христианское сочувствие. Вот сцена скопления беженцев на вокзале, подсмотренная поэтом в грозном 1919 году:
...Так спят они по вокзалам,
Вагонам, платформам, залам,
По рынкам, по площадям,
У стен, у отхожих ям:
Беженцы из разорённых,
Оголодавших столиц,
Из городов опалённых,
Деревень, аулов, станиц,
Местечек: тысячи лиц...
И социальный мессия,
И баба с кучей ребят,
Офицер, налётчик, солдат,
Спекулянт, мужики – вся Россия!..
Положа руку на сердце, я всё-таки готов утверждать, что здесь нет позиции «всепрощенчества», ведь поэт беспощаден в своих стихах, ничего благостного, умиротворяющего в них нет. Нет, здесь другая позиция: здесь только любовь к России, к стране с тяжелейшей судьбой, и к её несчастному, заблудшему народу.
То, что Волошин вовсе не «всё прощал» творцам гражданской смуты в России, доказывают его крымские стихи 1920–1921 годов, когда он стал свидетелем ужаснейшего террора, после овладения Крымом красными.
Сам-то Волошин был несказанно рад, что Гражданская война наконец-то завершилась изгнанием армии Врангеля с полуострова, он даже приветствовал приход частей Красной армии. Вот его стихи, обращённые к 30-й Сибирской дивизии:
...Вы принесли с собою весть
О том, что на полях Сибири
Погасли ненависть и месть,
И новой правдой веет в мире...
Но светлые ожидания не сбылись, торжествующие победители устроили такую массовую резню оставшихся после эвакуации Врангеля «подозрительных элементов» и тех офицеров Белой армии, что решили не покидать Родину, что мир содрогнулся. Это, вероятно, и были те «более жестокие формы» Гражданской войны, что предвидел поэт, но это уже была даже не война, а бойня. Вот строки из стихотворения именно с таким названием – «Бойня», относящиеся к декабрю 1920 года:
Отчего, встречаясь, бледнеют люди
И не смеют друг другу глядеть в глаза?..
...Отчего под вечер пустеет город?
Для кого солдаты оцепляют путь?
Зачем с таким лязгом распахиваются ворота?
Сегодня сколько? Полтораста? Сто?..
...Кто у часовни Ильи Пророка
На рассвете плачет, закрывая лицо?
Кого отгоняют прикладами солдаты:
– «Не реви – собакам собачья смерть!»
А она не уходит, а всё плачет и плачет
И отвечает солдату, глядя в глаза:
– «Разве я плачу о тех, кто умер?
Плачу о тех, кому долго жить...»
Таково мерзкое свойство Гражданской войны – она обязательно заканчивается «зачисткой», ведь в такой войне не бывает пленных, пленные не нужны, их некуда девать, их добивают...
В таких условиях встаёт вопрос: как жилось тогда Волошину в Крыму, как он перенёс всё это, почему не уехал на Запад?
Волошин пишет в одном из писем в 1922 году:
«Там – в эмиграции меня, оказывается, очень ценят: всюду перепечатывают, цитируют, читают, обо мне читают лекции, называют единственным национальным поэтом, оставшимся после смерти Блока, и т.д. Предлагают все возможности, чтобы выехать за границу. Но мне (знаю это) надо пребывать в России до конца».
Да, это была осознанная и принципиальная позиция:
... Но твоей голгофы не покину,
От могил твоих не отрекусь.
Доконает голод или злоба,
Но судьбы не изберу иной.
Умирать – так умирать с тобой,
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба.
Это строки из стихотворения Волошина, относящегося к августу 1921 года, написанного после известий о смерти Александра Блока и расстреле Николая Гумилёва. Это – после всех ужасов террора и голода в Крыму 1920–1921 годов... Максимилиан Волошин понимал, что его стихи не будут публиковаться в Советской России, он не будет прославлен здесь – в новой стране будут прославлены новые поэты. Но он хотел лишь одного: оставаться в своём доме, в Коктебеле, в любимой своей Киммерии, к которой он прирос всеми корнями, и стать своего рода мостиком между ушедшей эпохой незабвенного Серебряного века русской культуры и новым «железным веком» советской действительности.
И власть пошла ему навстречу. Помог Луначарский, известные писатели, сотрудничавшие с большевиками, они помнили его гостеприимный дом в Коктебеле. Да и Волошин ведь был хорошо известен в Европе, а с Европой надо было дружить, восстанавливая страну после страшной разрухи мировой и гражданской войн. И вот, в 1923 году дом Максимилиана Волошина в Коктебеле берётся под охрану государством, превращается в Дом творчества писателей, а Волошин становится его смотрителем и блюстителем.
Он проживёт до 1932 года. Напишет цикл поэм «Путями Каина», будет вести обширную переписку со многими творческими людьми России и мира. Де-факто он будет признан патриархом русской поэзии, немало новых молодых советских поэтов получат его благословение на творческий путь. Только вот его собственные стихи так и останутся под спудом на многие десятилетия.
И в годину новой российской смуты конца XX века они обретут новую жизнь, поскольку не подлежат тлену, как всё истинное. Об этом сам Волошин напомнил нам в далёком 1919-м:
… Мы погибаем, не умирая,
Дух обнажаем до дна.
Дивное диво – горит не сгорая,
Неопалимая Купина!
Станислав Зотов, 29.05.2017( фрагменты)
.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
|
